— Я не могу этим дышать! У меня выступит сыпь!

Она разворачивается к двери.

И ждет.

Думаю, она избегает контакта не только с женщинами.

Билли открывает ей дверь, и она выбегает сломя голову. Я смотрю на него, ошарашенно.

— Ладно, что это было?

— Это была калифорнийка. Они все такие. Думаю это от сильного солнца… и травки. По сравнению с ними Ди-Ди кажется заурядной. К тому же Ивэй — модель, так что она через чур странный экземплярчик. Она не выносит запаха жира, но дымит, как паровоз.

Вот почему я люблю жить в Нью-Йорке.

Там, где люди — нормальные.

Ну… жила, по крайней мере.

Я иду за стойку, чтобы взять коробку для луковых колец Билли. Он упирается локтями в столешню, наклоняясь вперед.

— Ну, а где доктор Манхэттэн?

Он имеет в виду Дрю. Знаете, как надменный безжалостный физик голубого цвета в комиксах Хранители?

— Его здесь нет.

Билли выглядит удивленным. Ладно, хоть так.

— Без шуток? Не думал, что он позволит исчезнуть с его поля зрения, а уж уехать в другой штат. В чем дело?

Пожимаю плечами.

— Длинная история.

— Звучит обещающе. Эй, давай потусим попозже. Наверстаем упущенное. Только отвезу Ивэй в отель подремать, а потом вернусь за тобой.

Я прищуриваю глаза.

— Подремать?

Он в защитном жесте приподнимает подбородок.

— Да. Многие люди спят по двенадцать часов днем.

Отдаю ему пакет с его луковыми кольцами.

— Знаю. Они называются вампирами, Билли.

Он смеется.

А потом с кухни выходит моя мама.

— Билли! Амелия сказала, что ты приезжаешь.

Она обнимает его, а он целует ее в щеку.

— Привет, Кэрол.

Она с неодобрением смотрит на его бороду.

— О, милый. У тебя такое красивое лицо. Не закрывай его всей… этим.

Моя мама прям такая мама, правда?

Билли защищает свои волосы на лице.

— Почему все так ненавидят бороду? Мне нравится борода.

Потом он протягивает стодолларовую купюру.

— Это за луковые кольца.

Она качает головой и отталкивает его руку.

— Ты же знаешь, твои деньги здесь мне не нравятся.

Из-за кухонной двери доносится шум битого стекла. И голос Джорджа Райнхарта.

— Кэрол!

Мама цокает языком.

— О, Боже. Джордж снова пытается помыть посуду.

Она убегает на кухню, а мы с Билли смеемся. Потом он отдает мне деньги.

— Положи это в кассу, пока твоя мама не видит, ладно?

Тяжело, когда ты достигаешь такого периода в своей жизни — как у нас — когда вы можете финансово помочь своим родителям, но они слишком уперты, чтобы принять эту помощь.

— Конечно.

Он постучал пальцами по стойке.

— Хорошо. В четыре я за тобой заеду. Будь готова. Не вздумай надеть какой-нибудь деловой костюм или что-нибудь в этом роде. Это строго джинсово-кроссовочная миссия.

Так я и планировала. Но все равно должна спросить.

— Почему? Куда мы поедем?

Он качает мне головой.

— Тебя так долго не было, девочка Кэти. Что еще нам делать? Оторвемся.

Точно. Глупая я. Конечно же.

Билли наклоняется через стойку и быстренько целует меня в щеку.

— До скорого.

Потом берет свою еду и идет к двери.

***

Вы когда-нибудь катались на своей машине после сдачи выпускного экзамена или в начале долгожданного выходного после работы? И дорога пустая, вы в темных очках, из колонок доносится ваша любимая музыка?

Хорошо. Тогда вы знаете, какого это.

Оторваться.

Как это объяснить? Уверена, есть много этому названий, в зависимости от того, где вы живете, но здесь, мы называем это так. Это как подниматься в гору… только… на машине. Или грузовике, или на любом другом автомобиле, только с четырьмя колесами.

Цель — взобраться на холм, на самый крутой, какой только можно найти. Ехать вертикально, как только можно, и быстро, как только можно. И чтобы не перевернуть машину. Это весело — по-глупому и опасному, как любят искатели острых ощущений.

Не волнуйтесь, что я в деликатном положении. Грузовик Билли — это внедорожник со страховочными ремнями вместо обычных ремней безопасности. Даже если автомобиль сделает сальто? Я никуда не денусь.

Сейчас мы едем в горы на полной скорости. Огайо не особо гористая местность, но есть несколько мест, где они присутствуют. К нашему счастью, Гринвиль рядом с ними.

Окна открыты, солнце светит ярко, на улице комфортные +20. Я перекрикиваю звуки стерео.

— Ну…. Опять новая машина?

Билли улыбается и ласково поглаживает по панели.

— Дааа. И эта малышка не опорочена моей кузиной.

Я закатываю глаза. Мне действительно надо проверить финансовое состояние Билли. От ветра мои волосы упали на лицо, я убираю их назад и снова кричу.

— Не будь таким парнем.

— Каким парнем?

— Парнем, у которого по машине на каждый день месяца. Трать свои деньги на более практичные вещи.

Он пожимает плечами.

— Я сказал Амелии, что куплю ей дом. Если она не расскажет Долорес, где он находится.

Билли и Долорес любят изводить друг друга.

По радио начинает играть другая песня, и Билли делает громче на всю. Он смотрит на меня. И улыбается.

Мы улыбаемся вдвоем.

Потому что когда-то это была наша песня. Не в романтичном смысле этого слова. А мы просто были подростками, бунтарями без всякой на то причины. Это был наш гимн; наш Грозовой путь²³.

Алабама поет о том, как выбраться из маленького городка, добиться успеха, жить ради любви. Мы вместе распевали эту песню.

Это здорово. Великолепно.

Билли упирает педаль в пол, оставляя за нами облако пыли, и я вспоминаю, какого это, когда тебе шестнадцать. Когда жизнь была простой, и самой большой заботой было решить, где мы проведем ночь пятницы.

Говорят, молодежь растрачивает свою молодость — и это правда. Но это не их вина. Не важно, как часто им говорят, что нужно ценить каждый день своей жизни, они просто не могут.

Потому что им не с чем сравнивать. Лишь позже, когда уже слишком поздно — когда у нас полно счетов, по которым нужно платить, крайние сроки к которым нужно успеть — вот тогда они понимают, как приятны, невинны и ценны были те моменты.

Певец монотонно напевает о кабриолете, и поездке длиною в ночь, и о том, что надо жить своей жизнью. Первая машина Билли была кабриолет «Ти-берд». Вы видели ее в Нью-Йорке, помните? Когда он ее купил, она больше напоминала консервную банку, но он сам приводил ее в порядок по выходным и в течение многих дней, которые он пропускал в школе.

Я потеряла свою девственность на заднем сидении той машины. После выпускного. Да — я статист. В то время я думала, что это было верхом романтики, пиком совершенства.

Но, опять же, мне было не с чем сравнивать.

Билли любил ту машину. И я готова поспорить на свою степень по бизнесу, что он до сих пор хранит ее в своем гараже в Лос-Анджелесе.

Все еще напевая, я взялась двумя руками за удерживающие ремни, а Билли развернул машину на 360 градусов. Это был ужасный маневр. Вы упираете педаль в пол, резко дергаете руль и тянете ручной тормоз. Это лучший способ совершить поворот с заносом — только если в вашей машине не отвалится дно или что-нибудь такое.

С дороги поднимается пыль, а на лобовое стекло брызгает грязь. У нас всегда так было. Комфортно. Незаморочно. Ну, по крайней мере, когда мы были здесь, в Гринвиле.

Когда я пошла в колледж и бизнес-школу, мы изменились. Стали меньше походить на Бони и Клайда, а больше на Венди и Питера Пена. Но здесь, когда были только он и я, и остальной мир не существовал, мы могли снова стать теми детьми. Детьми, которые хотели одного и того же, которые мечтали об одном и том же.

Колеса завертелись, и Билли резко выехал на грунтовую ровную дорогу. А у меня такое чувство, будто мы летим. Будто я снова свободна. И ни о чем в мире не нужно волноваться.

А самое лучшее? Первый раз за практически четыре дня я не думаю о Дрю Эвансе, вообще.